КНДР - наш бывший «младший брат»

Летом прошлого года чегдомынцы столкнулись с таким явлением, как украинские беженцы. Осенью этого года вся Европа находится в недоумении, что делать с сирийскими переселенцами. А ведь среднее и старшее поколение помнит, что первые мигранты – трудовые – появились в нашем районе ещё в конце 60-х годов прошлого века. Это корейские лесозаготовители, которые оставили след в нашей истории. 

Помощь «младшему брату»

Накануне Дня работников леса, который отмечают в России 20 сентября, мы решили напомнить о северокорейских лесозаготовителях, которые проработали в Верхнебуреинском районе более двух десятков лет. Воспоминания о смуглых невысоких представителях дружественной советскому народу стране у каждого разные. Их менталитет намного отличался от нашего, политический строй, имевший коммунистический (как и в СССР) характер, удивлял жёсткостью, но были и точки соприкосновения. А началась дружба народов с того, что правительство Советского Союза решило экономически поддержать Северную Корею и пустило в лес корейских лесозаготовителей. В северной части Корейского полуострова, где расположена Корейская Народно-Демократическая Республика, крайне мало пригодного для промышленности леса. Для поддержки «младшего брата» (как называли Корею в политических кругах) 2 марта 1967 года советское правительство заключило соглашение с КНДР о заготовке деловой древесины, производстве технологической щепы и добыче живицы на территории СССР корейскими лесозаготовителями. По договору, 40 % заготовленного уходило в Корею, остальное оставалось в Союзе. В июле того же года в Верхнебуреинском районе начали создаваться леспромхозы - в Чегдомыне, Тырме, Эльге, Согде, Ушмане, Ургале-1, Эхилкане и Зимовье, всего десять предприятий. В 1969 году было 12 тысяч лесозаготовителей из КНДР, а к 1980-му их число увеличилось до 15 тысяч. По воспоминаниям старожилов района, в корейской среде главенствовала жёсткая трудовая дисциплина, полный запрет на употребление алкоголя и тотальный контроль. Они плохо питались, одеты были не по сезону. О том, как наказывались нарушители порядка, среди местного населения ходили страшные слухи. Но многим верхнебуреинцам их было жалко – худые, с голодными глазами, плохо одетые (зимой ходили в парусиновых тапочках, на подошву которых насыпали красный перец, чтобы согреться). Освоившись на новом месте, некоторые пытались подработать за небольшую плату или еду – копали огороды, строили заборы, продавали за копейки дикоросы. Чегдомынцы помнят корейские поля за рекой Ургал, на которых овощи росли как на дрожжах, и их охотно покупали. А корейские целители, поставившие на ноги с помощью иглоукалывания не один десяток коренных жителей, а художники, украсившие своими произведениями общественные места, в том числе и Алонкинскую школу! «Помню, мне дали поручение встретить на вокзале станции Чегдомын корейский девичий ансамбль, - вспоминает бывший работник райкома ВЛКСМ. – Они оказались очень милыми – невысокие, хрупкие, как фарфоровые статуэтки. Кореянки постоянно улыбались и кланялись. На платформе группа девушек, в своих национальных костюмах, казалась стаей райских птиц. А вечером, на концерте, я был поражён их дивным пением и танцами. В те годы приезд зарубежных артистов был для нас экзотикой». 

Дружба дружбе рознь

Но в конце 90-х годов районная и краевая пресса «загорелась» разоблачительными материалами. На фоне перестроечного настроения, в преддверии смены государственного строя, в газетах начали писать о нарушениях лесозаготовок и браконьерстве. Газета «Молодой дальневосточник», 9 сентября 1989 года: «Из материалов Верхнебуреинской прокуратуры. В 1985-88 годах производственное объединение «Ургаллес» выплатило государству в счёт возмещения ущерба, причинённого лесонарушениями, 1 млн. 312 тыс. руб. Корейской стороной за эти годы компенсировано через народный суд и в добровольном порядке 687,6 тыс. руб., то есть более 50 процентов. Основные виды лесонарушений, допускаемых представителями КНДР: уничтожение и повреждение подроста и молодняка, неудовлетворительная очистка лесосеки, оставление срубленного леса, высоких пней. Самовольная рубка, лесные пожары».
Как вспоминает бывший работник одного из леспромхозов района, наглость корейских лесозаготовителей возросла к концу 90-х годов, когда заканчивались сроки договора между СССР и КНДР. В обществе пошла волна недовольства «младшим братом», появилось предложение о проведении референдума по вопросу продления не выгодного для советской стороны договора. «Возникало ощущение, что корейцы не могли «наесться» напоследок, - вспоминает он. – Согласно договору, мы поставляли им технику, так они настолько её «убивали», что после них лесовозы, тягачи, трактора шли на свалку. Работали от восхода до заката. Вывозили из леса лимонник, выламывая кусты так, что больше ничего не росло. Живицу обдирали со стволов до такой степени, что дерево погибало». 
В статье «В Чегдомыне, за границей…» («МД», 24 марта 1990 года) главный лесничий района В.И. Антонов говорит в интервью: «В год в нашей тайге можно можно взять 300-400 кубометров. Это предел. Доходило же до 5 миллионов в год. Сейчас вырубается по 22 миллиона». В этом же материале опубликовано обращение общественного объединения, которое назвало себя экологическим комитетом: «ВЕРХНЕБУРЕИНЦЫ! До продления договора СССР—КНДР на заготовку нашего леса осталось несколько месяцев. Лесосырьевая база в результате варварских вырубок истощена до предела. При сохранении существующих темпов рубки, по сведению Ургальского лесхоза, леса осталось всего на три года. За 22 года совместных лесозаготовок из района вывезено 77 млн. куб. м леса на сумму около 2 млрд. руб., из них 40 процентов уходит в КНДР. Большая часть нашей доли идет на экспорт, что осталось в районе? Из-за нарушения технологии производства и несоблюдения стандартов лес идет за бесценок. Район превратился в колониальный придаток, нигде в мире не грабят в открытую так, как у нас. Мы обращаемся к вашей гражданской совести: отстоим район от безумного разбазаривания. Только общественное мнение может прервать кабальный договор. Поддержите обращение 10-й сессии районного Совета о непродлении договора СССР—КНДР».

«Младший брат», на выход!

Не осталась в стороне и Москва. Подписание 2 ноября 1990 года, то есть еще до распада СССР, межправительственного соглашения о переходе во взаимной торговле на расчеты в свободно конвертируемой валюте и ценах мирового рынка означало конец льготной торговли. Отказ от кредитования экономического сотрудничества, вызванный растущими экономическими трудностями в СССР, стал причиной замораживания практически всех двусторонних программ, которые составляли основу экономических связей на протяжении десятилетий. Соответственно, взаимоотношения и с КНДР, привыкшей к помощи «старшего брата», заморозились. В итоге, неравноправный и крайне невыгодный для нашей страны договор был прекращён. Когда из столицы в район пришло правительственное постановление о не продлении соглашения, местная власть «схватилась за голову» - рабочая сила уходит, лес ещё есть, и предложило наши ресурсы западным инвесторам. Первыми верхнебуреинским «зелёным золотом» заинтересовалась одна из американских компаний. Но, посмотрев на месте участки, подметив труднодоступность вывоза деловой древесины (ближайшие к дорогам леса подчистили корейцы), американцы отказались. Вторыми пришли норвежцы и сразу запросили под вырубку весь Дубликанский заказник. Тут на защиту буреинского леса поднялась не только общественность, но и правоохранительные органы, напомнив чужакам значение слова «заказник». Ещё много чего можно было бы рассказать о годах пребывания в нашем районе трудовых мигрантов из Северной Кореи. Всякое было за более двух десятков лет, но самый главный урок, который мы вынесли со времён действия советско-корейского соглашения: дружба дружбой, а табачок – врозь.

Галина ТИМОШЕНКО

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Из воспоминаний Эмилии Петровны Федосовой: «В комбинат «Ургаллес» (позже, когда увеличились производственные объёмы, его назвали объединением) я пришла весной 1969 года. Меня назначили заведующей общим отделом, и одной из моих обязанностей было – организация деловых встреч и банкетов советских и корейских руководителей. То есть, следовало обеспечить на переговорах не только канцтовары, но и минеральную воду (предпочитали советские представители) и ситро местного производства – райпищекомбината. Корейцы называли его «сладкая вода» и за время совещания могли выпить по три ящика на десять человек (36 бутылок).Также ставили на стол переговоров фрукты и сладкое – конфеты, пирожное, но ели их мало. Когда заседания перенесли из здания по улице Советская на Парковую, в Дом пропаганды (сейчас ЦРТДиЮ), все оставшиеся сладости отдавала ребятам, занимающимся в спортзале. 
Помню корейского руководителя лесозаготовительного предприятия Ким Бен Ира, главного инженера Ким Де Бо и самого первого переводчика Ли Дин Су, который очень хорошо говорил на нашем языке. Хотя в большинстве случаев перевод в разговоре с русскими не требовался – весь высший состав предприятия заканчивал Лесную академию в Ленинграде, но по протоколу требовался толмач. Интересно, что позже Ли Дин Су приехал уже в должности советника, но при нём тоже был переводчик. Чтобы общаться с заграничными товарищами, нам выдали небольшой разговорник, в котором были основные слова приветствия: «Здравствуйте!» - «Анйонъ-хасимника!», «Хорошо!» - «Чосымнида!», «Благодарю Вас!» - «Камса-хамнида!», «Спасибо!» - «Комапсытнида!»… Наши работники ничего на корейском не учили, а их готовили хотя бы к простому общению. Помню, как сын Александр пригласил домой корейского художника. Тот покушал, встал, посмотрел в свою шпаргалку и говорит: «Поздравляю, Мила!» Это он меня так поблагодарил за угощение, перепутав слова. Не знаю, как другие, но я чувствовала с их стороны доброжелательность и отточенную вежливость – поклонятся при встрече, поздороваются, улыбнутся. Бывало, и выручали меня: надо почту в леспромхоз отправить, а машины нет, так звоню корейским товарищам, и те выручают. Совещания руководителей обеих сторон проходили не реже одного раза в месяц. Наши начальники жаловались, что с товарищами из КНДР трудно работать – могут целый день обсуждать один вопрос, пока не настоят на своём. Иногда доходило и до курьёза.  Как-то, после 10-ти часовых дебатов наконец-то было достигнуто соглашение. Пришёл приказ из Москвы, что согласны. Потом мне, как начальнику общего отдела, следовало продиктовать решение машинистке, которая отпечатала его на дорогой мелованной бумаге. Прилагались ещё и таблицы с расчётами, поэтому сидели до позднего вечера. Документы передали директору «Ургаллеса» Григорию Иннокентьевичу Ташлыкову – он утром должен был улетать через Хабаровск в столицу. А тут приходят корейские коллеги и говорят: «Вот мы тут подумали и решили пункт такой-то изменить». Пришлось с машинисткой оставаться на ночь и всё переделывать. Но и на этом не закончилось – спозаранку опять заявился корейский босс и потребовал ещё один пункт переделать. Мы говорим, что Ташлыков уже в самолёте, а тот твердит: «Это надо исправить!» Часто в Чегдомын приезжали из Министерства лесной промышленности СССР, и перед отъездом обязательно организовывали банкет. Наша тройка – Лидия Матвеевна Берсенёва и Зинаида Архиповна Кокарева – готовила стол. В основном, это были мясные блюда в остром соусе, которые привозили из корейского представительства. Предпочитали сохатину, кабаргу – всё доставляли из Эльги. Резали большими кусками и запекали в духовке. А ещё корейские руководители любили сибирские пельмени со своим соусом. Самым большим праздником для корейских лесозаготовителей был день рождения вождя республики Ким Ир Сена. Его отмечали сто дней – с января по 14 апреля. Накрывали в представительстве столы для районной власти, приглашали советских товарищей на просмотры национальных фильмов (это было «обязаловкой» для наших партийных активистов), проводили спортивные соревнования для советских школьников. В 1983 году я ушла работать в центральную аптеку, на кассу, но дружба с корейскими товарищами не закончилась. Они нередко заходили за лекарствами, и я выступала в роли переводчика (память была отличная, многое понимала и говорила). Приходили как давние друзья и просили посоветовать те или иные медикаменты. А когда я отсутствовала, спрашивали у моих коллег: «Где корейская мама?»

Источник: 
КНДР – наш бывший «младший брат» // Рабочее слово. – 2015. – 17 сентября. – С. 6. (Подготовлено по материалам Межпоселенческого чегдомынского краеведческого музея)